«В семье не без урода» - гласит народная мудрость. Наверное, каждому из нас приходилось убеждаться в истинности этого утверждения. Увы, «работает» оно в том числе и в Православной Церкви. Тут нет ничего удивительного. Известно ведь, что даже среди двенадцати апостолов нашелся один Иуда. И, тем не менее, неприятно, когда какой-то негатив (которого и в обычной жизни хватает) замечаешь в среде церковнослужителей. Например, когда священник откровенно лжет.

Не так давно один довольно авторитетный российский сайт, позиционирующий себя как «ведущий мультимедийный портал о православии и жизни общества», опубликовал материал некоего протоиерея из Киева Андрея Дудченко - «Языковой проблемы в Украине нет». Само название говорит о содержании. Оно же свидетельствует о том, указанная статья, мягко говоря, не соответствует действительности.

К сожалению, не увенчались успехом мои попытки связаться с редакцией сайта, предложить им альтернативный материал, где показывалась бы недостоверность заявлений о. Дудченко. Мне просто не ответили. Между тем, опровергать ложь надо.
«Мои дети учатся в украинской школе, - пишет автор, - Это наш осознанный выбор, хотя в Киеве нетрудно найти и русскоязычную школу».

Насчет «осознанного выбора» отца Андрея - охотно верю. А вот про «нетрудно найти и русскоязычную школу» - позволю себе не согласиться. Таких школ в столице Украины всего 7 (семь) из 510-ти средних учебных заведений. Между тем, киевские школьники в большинстве своем русскоязычны. Чтобы убедиться в этом, достаточно подойти к любой школе и послушать - на каком языке дети общаются между собой.

Можно еще походить по родительским собраниям, узнать - на каком языке говорят мамы и папы учащихся. В 80% случаев этим языком будет русский. По-русски дети разговаривают дома, на улице, да и в школе на переменах. И думают они тоже на русском. Это родной язык абсолютного большинства юных киевлян. И родной язык их родителей.

Только вот учиться школьники вынуждены не на родном языке. Потому что за годы независимости обучение почти во всех русскоязычных школах Киева перевели на украинский язык. Перевели в приказном порядке, не спрашивая желания учеников и их родителей. Так что, в отличие от детей о. Дудченко, для большинства мальчиков и девочек учеба в украиноязычных заведениях - результат не «осознанного выбора», а как раз наоборот - отсутствия права на выбор.

Мало того. Во многих школах русский язык уже не изучается даже как предмет. То есть - родной язык детей - русский, но читать и писать на нем в школах не учат. Стоит также добавить, что в городе с преимущественно русскоязычным населением не осталось ни одного (!) русскоязычного детсада. Почти полностью украинизированы вузы. Разве можно признать такое положение нормальным и правильным?

«Порой можно услышать, будто бы в украинской школе русских поэтов и писателей изучают только в переводах. Это неправда, - уверяет о. Андрей. - Поощряется чтение произведений в оригинале. В учебниках рядом с переводами Пушкина или Есенина печатают и оригинальный текст».

Это не совсем так. Ситуацию знаю не понаслышке. У меня падчерица школьного возраста. И есть много знакомых, имеющих детей-школьников.

Начну с учебников. Они бывают разные. В некоторых, действительно, оригинальные тексты русских поэтов присутствуют рядом с украинскими переводами. В других (в большинстве) - нет. В принципе, все зависит от учителя. Встречаются педагоги, которые иногда (не всегда!) разрешают выучить русское стихотворение в оригинале (прозы это не касается, ту учат исключительно в переводах). Но есть и такие, кто прямо запрещает чтение на русском языке. А еще нужно заметить, что и Александра Пушкина, и Сергея Есенина, и даже Николая Гоголя на Украине теперь изучают в курсе «зарубежной литературы». Гоголь на своей родине оказался «иностранцем» из-за языка, которым пользовался в творчестве и жизни. Это не абсурд?

«У нас никогда не дублируют русские фильмы, просто делают украинские субтитры» - заявляет автор.

Да - фильмы российского производства пока не дублируют, хотя министр культуры в правительстве Тимошенко Васыль Вовкун высказывал и такое намерение. Но демонстрация иноязычных фильмов, дублированных на русском языке, в кинотеатрах запрещена официально. Можно было бы надеяться, что с принятием нового «языкового» закона запрет отменят. Однако нынешний министр культуры Украины Михаил Кулиняк по-прежнему настаивает: дублирование фильмов должно осуществляться только на государственном (то есть украинском) языке. Это что касается кинотеатров.

А на телеканалах в президентство Виктора Ющенко украинизация российских сериалов шла полным ходом. Ситуация была маразматической: известные российские актеры вещали с телеэкрана чужим голосом, зато по-украински. Неужели священник Дудченко ничего этого не заметил?

«Никогда у власти в нашей стране не были националисты» - читаем далее. А как тогда назвать того же Васыля Вовкуна, Мыколу Жулинского, Ивана Драча, Зиновия Кулика, Ивана Зайца, Юрия Костенко, Геннадия Удовенко, Анатолия Погрибного, Бориса Тарасюка, Максима Стриху и многих-многих других?

Перечисляю только лиц, занимавших высокие посты в правительстве и лишь тех, кого вспомнил сходу. А как назвать президента Виктора Ющенко? Да и прочие украинские президенты - Леонид Кравчук, Леонид Кучма, отчасти и нынешний, проводили и проводят политику, которую, пользуясь старой терминологией, можно назвать националистической.

«Ни разу за почти 20 лет жизни в Киеве мне не пришлось столкнуться с дискриминацией русского языка» - говорит о. Дудченко. Ну, значит, ему очень повезло. А вот я - сталкивался. Мне лично приходилось наблюдать, как люди, пришедшие на прием в районную государственную администрацию, боялись обращаться к чиновникам по-русски и изъяснялись на ломанном украинском языке, все время, однако, сбиваясь на родной. И как те же чиновники, только что разговаривавшие между собой по-русски, при появлении в кабинете постороннего лица дружно переходили на украинский, ибо говорить на русском им запрещало начальство.

Я лично слышал указание, даваемое сотрудникам одного из крупнейших киевских вузов: «Если собеседник не понимает украинского языка, переходите на английский, но ни в коем случае ни на русский!» .

И знаю, как из этого вуза уволили преподавателя, высококвалифицированного специалиста, исключительно потому, что в силу возраста ему было трудно переучиваться и читать лекции по-украински.

Мне лично известен случай, когда учительница ставила ученикам «двойки» только за то, что те посмели выучить пушкинское «У Лукоморья дуб зеленый...» в оригинале, а не в украинском переводе. (Кстати, произошло это в школе, расположенной на жилом массиве «Теремки», том самом, где находится храм о. Андрея).

И так далее. Думаю, многие киевляне смогут дополнить этот перечень исходя из собственного опыта. Притеснение русского языка в Киеве и на Украине в целом - это не миф, как считает о. Дудченко, а печальная реальность.

И подтверждение этому можно найти даже в его статье. Батюшка заверяет, что «языковой проблемы в Украине нет», что вопрос языка не волнует народ, что этот вопрос муссируют лишь политики, желающие перед выборами «приподнять рейтинг и собрать голоса избирателей». Но ведь если есть спекуляции на проблеме, значит существует и сама проблема. Раз на языковом вопросе можно заработать политический капитал, приподнять рейтинг, собрать голоса избирателей, значит и сам вопрос актуален. Вот из этого надо исходить, рассуждая о положении русского языка на Украине.

И последнее. Протоиерей Андрей Дудченко служит в храме, где богослужение проводится не на церковно-славянском, а на украинском языке. Кажется, он даже гордится этим. Если не ошибаюсь, этой единственный киевский православный храм, где украинизация зашла столь далеко. Зашла, несмотря на то, что, по мнению самой Церкви, язык церковно-славянский подходит для богослужения гораздо больше, чем языки разговорные.

В нашей украинской ситуации данный язык является еще и символом единства православного народа Украины и России. Отказаться от этого языка стремятся те, кто не приемлет такое единство, кто стремится разорвать на части православный Русский мир, противопоставить украинцев (малорусов) великорусам. Если о. Дудченко ставит перед собой эту цель, то, может быть, здесь и заключается ответ на вопрос, вынесенный в заголовок?

"Киевская Русь" : | | | | .

Протоиерей Андрей Дудченко родился в городе Красный Луч Луганской области в семье учителей. Окончил среднюю школу с золотой медалью, духовную семинарию - по первому разряду. Закончил Киевский национальный университет культуры и искусств - бакалавр книговедения, библиотековедения и библиографии. В 2001 году окончил Киевскую духовную академию. Рукоположен в сан священника в конце 1997 года. В 2000-2005 годах был главным редактором миссионерского журнала "Камо грядеши" (Киев). С 1999 года - редактор интернет-журнала "Киевская Русь". С 2003 года принимает участие в ряде книгоиздательских проектов (киевские издательства "Пролог", Quo Vadis). В 2005-2008 годах - главный редактор портала "Православие в Украине". Входил в редакторскую группу официального сайта Украинской Православной Церкви, интернет-проекта "Пасха.ру". В 2009-2010 - шеф-редактор ток-шоу "Летопись. Связь времен" на телеканале "Глас". Клирик Спасо-Преображенского собора в Киеве. Женат, воспитывает четырех детей.

..

Протоиерей Андрей ДУДЧЕНКО: интервью

Протоиерей Андрей ДУДЧЕНКО (род.1976) - священник УПЦ МП, с 1999 года ведет созданный им сайт "Киевская Русь" : | | | | .

ЛИТУРГИЮ НЕ НАДО «ОТБЫВАТЬ», ЕЙ НУЖНО ЖИТЬ
В киевском издательстве «Quo Vadis» вышла новая книга протоиерея Андрея Дудченко «Евхаристия: прошлое, настоящее, вечное».

Почему автор считает необходимым говорить о литургии? Чего больше от частого причащения и частой исповеди - пользы или вреда? Кто должен определять интенсивность духовной жизни христианина? Об этом и многом другом - в интервью с отцом Андреем.

Отец Андрей, чем был продиктован такой выбор тем в вашей книге, представляющих для Вас наибольший интерес - осмысленная церковная жизнь, частота исповеди и причастия? В чем вы здесь видите проблему?
- Божественная литургия была и остается не просто главным богослужением Православной Церкви, но самой сердцевиной, на которой всё держится. Сама Церковь как Тело Христово становится таковой через причастие Христу. Отними Евхаристию - и всё рассыплется. Будет община, исповедующая определенное учение, пусть даже очень хорошая, живущая по высоким моральным принципам, но если она не причастна Христу, не соединена с Ним в одно целое через единство Тела и Крови - то это будет что угодно, но только не Церковь.

Божественная литургия, на которой совершается Евхаристия, и сегодня занимает центральное место в церковном богослужении. Она - центр, с которым связаны все прочие таинства, которые либо совершаются на самой литургии (или совершались в древности), либо устремлены к ней.

Центральное место литургии в церковной жизни сегодня, к счастью, осознается уже гораздо лучше, чем десятилетие назад. Во многих храмах уже трудно представить себе литургию без причастников. Однако и сейчас многие люди, посещающие храм и регулярно причащающиеся, с трудом понимают смысл того, что совершается на литургии, кроме того что за ней происходит причащение. Вот именно в раскрытии смысла литургии - самого простого смысла, так сказать, лежащего на поверхности, - я и вижу главную задачу своей книги.

Самым простым смыслом я называю тот, который можно понять из самих молитв и песнопений литургии, из действий, которые производят священнослужители. При этом надо обращать внимание и на историю: когда появилась в чине литургии та или иная молитва или действие, и почему? Какой смысл вкладывали в это христиане тогда?

Я избегаю «иллюстративно-символических» толкований литургии, которые не вытекают из ее молитв, но навязаны извне. Например, вход с Евангелием в начале литургии после пения антифонов - это процессия, в которой ныне соединено то, что раньше представляло два действия: вход верующих непосредственно в храм и принесение в храм из хранилища книги Евангелия. При этом в толкованиях литургии часто можно встретить объяснение этого «малого входа» как выхода Иисуса Христа на проповедь.

Сразу же возникает диссонанс: действие, которое до сих пор в литургических книгах называется «входом», объясняется как «выход» - видимо, потому что ко времени возникновения такого толкования это уже действительно был выход, как и сегодня. Ведь теперь процессия сначала выходит из алтаря, чтобы снова войти в него. Однако этот более поздний обычай не отражен в молитве входа, которая и сегодня, как и раньше, говорит о входе: «удостой с нашим входом быть входу и святых Твоих Ангелов, сослужащих с нами и вместе славословящих Твою благость…»

В молитве входа, как и во всех прочих молитвах литургии, не идет речи ни о каком иллюстративном «символизме»: действия означают то, что происходит сейчас с нами и для нас. Литургия - не «священная драма», но наше участие в вечере Господней.

К сожалению, сегодня очень мало издается книг для мирян с параллельным переводом или даже просто хотя бы с текстом Божественной литургии, включающей священнические молитвы. Помню, первые издания популярной брошюры «Всенощное бдение. Литургия» включали и молитвы священника, кроме того, в сносках объяснялись самые трудные для понимания славянские слова и выражения. Теперь же издатели почему-то выпускают такие брошюры с купюрами, не печатая священнических молитв. Но как же тогда понять литургию?! Ведь основной смысл того, что происходит, выражен как раз в этих молитвах, называемых теперь «тайными».

Вот, кстати, еще одна проблема - неслышимость молитв литургии для верующих. Так называемые «тайные» молитвы стали понимать как своего рода «секретные», в то время как славянское слово «тайный» означает «таинственный, мистический, духовный» (см. словарь Ольги Седаковой), а вовсе не секретный или недоступный! Молитвы литургии - потому «тайные», что через них совершается таинство, а не потому что их нельзя произносить громко вслух!

Сегодня, к счастью, все больше священников понимают это, хотя и не все понимающие что-то предпринимают. Однако первый шаг сделать очень просто: можно просто установить в алтаре микрофон и читать молитвы вслух на фоне тихого протяжного пения, как поступает, например, Патриарх Кирилл или архиепископ Александр (Драбинко) - настоятель храма, в котором я служу. Вот для того, чтобы показать, что чтение молитв литургии вслух - это нормально и желательно, в качестве приложения к книге опубликовано Окружное послание Элладской Церкви, где об этом идет речь.

В Вашем понимании осмысленная церковная жизнь достижима на обычном приходе? И как к ней приходить? А как складывается в вашем приходе? Есть ли какие-то успешные приходские практики сегодня?
- Вполне достижима. В большом приходе, конечно, всегда будет определенный, и даже значительный процент тех, кто не очень интересуется подобными вопросами, будет и процент так называемых «прохожан», то есть проходящих через приход и не задерживающихся в нем, будет и достаточно тех, кто ищет в храме только удовлетворения своих личных нужд, но вместе с тем, при заинтересованности священника, будет много и таких, кому интересно, что же именно происходит на службе, и как можно в этом осмысленно участвовать. Очень многое в данном вопросе зависит от пастыря - от его служения и проповеди.

В Киеве, в том числе и в нашем приходе, много людей, которые причащаются на каждой или почти на каждой литургии, в которой участвуют. О том, что это не только возможно, но и желательно, мы говорим не только на проповедях, но и в беседах при исповеди. Кроме того, литургией ведь не исчерпывается христианство. Осмысленная христианская жизнь включает все грани жизни человека вообще. Но регулярное участие в литургии, включающее причащение, дает силы и «настрой» для того, чтобы быть христианином всегда.

Если говорить о частоте причащения - как можно оценить существующую сегодня практику? Как чаще всего происходит в Церкви? И насколько Вы с этой практикой согласны или не согласны?
- Труднее всего согласиться с тем, когда священники вместо того, чтобы поощрять человека к более частому причащению, удерживают его от этого. Ведь что значит «часто»? Каждое воскресенье, например, - это часто или нет? Во времена святителя Василия Великого (вторая половина 4-го века) многие христиане причащались 4 раза в неделю - по средам, пятницам, субботам и воскресеньям, и святитель не считал это «частым».

В то же время уже во времена Златоуста (рубеж 4-5 веков) было достаточно и таких, кто уходил с литургии, не дожидаясь причащения. Так что и стремление к «интенсивной» христианской жизни, и непонимание и нежелание такой жизни были и тогда, и есть сегодня. Надо стремиться к вершинам, а не к падениям.

Вот, например, только что окончилась Светлая Седмица. В больших храмах каждый день на Светлой служилась литургия, в других храмах - только в понедельник, пятницу, субботу или как-то еще. Священникам в этой связи приходится слышать вопрос: можно ли причащаться в эти дни? Но ведь на сей счет существует каноническое правило - 66-е Трулльского собора (правила этого собора размещены в нашей Книге правил под именем Шестого Вселенского собора), которое не только позволяет, но предписывает всем верным в течение всей Светлой седмицы каждый день причащаться!

Однако и сегодня даже в Киеве есть люди, которые учат, что причащаться без предварительного несколькодневного поста - нельзя, и на Светлой причащают только детей. «Упразднили заповедь Божию преданием вашим», - эти слова Спасителя в адрес фарисеев исполняются и на нас…

Есть еще один вопрос в связи с этим: кто решает, как часто причащаться? Как правило, у нас это решает священник. Но разве так должно быть в норме? Да, на первом этапе, когда человек только приходит на исповедь и причастие впервые или после долгого перерыва, священник может и должен порекомендовать, когда прийти в следующий раз. Но так же не должно продолжаться всегда!

Нельзя перекладывать на священника ответственность за свою христианскую жизнь. Когда человек ведет сознательную христианскую жизнь, то есть старается исполнять заповеди, регулярно молится, соблюдает установленные посты, он может исповедоваться по мере необходимости, а причащаться - всегда, когда приходит на литургию. Это нормально, не нужно бояться того, что люди станут взрослеть.

- Вопрос о частоте исповеди звучит… неожиданно. Разве частое покаяние - это плохо?
- Частое покаяние - не плохо, а плоха профанация таинства, когда оно сводится к «пропуску на Причастие». Исповедь и Причастие - два разных таинства, которые соединились в одну прочную «связку» достаточно недавно - в эпоху, когда основная масса христиан перестала причащаться часто.

Если частое причащение для Церкви в древности было традиционно, то этого нельзя сказать об исповеди. Исповедь была редкой и совершалась только в случае очень серьезных, «смертных» грехов, причем за исповедью следовал продолжительный период покаяния, епитимии.

Такими смертными грехами Церковь считала прежде всего три греха: убийство, прелюбодеяние и отречение от веры. Совершивший что-либо из этих грехов отпадает от Церкви и может вернуться в нее, пройдя определенный покаянный путь. Слава Богу, с подобными грехами христиане и сегодня не часто приходят.

Сегодня же мы под исповедью понимаем прежде всего то, что родилось в монашеской традиции как форма духовного руководства - так называемое «откровение помыслов». Молодой послушник или монах каждый день рассказывал своему духовному наставнику о том, что у него на сердце - открывал свои помыслы, чтобы получить совет. Это не было таинством исповеди: наставник-монах мог вовсе не иметь священного сана. Такая форма отношений складывается как результат личного выбора такого особенного пути. Но не может каждый священник быть подобного рода наставником для всех.

Сначала у молодых священников еще нету опыта, а им берутся навязывать роль «старца» (а некоторые и сами охотно берут ее на себя). Потом, люди разные, и не каждый священник обязательно найдет для каждого нужные слова… Кроме того, при частой исповеди она часто превращается в формальность: не успев совершить серьезных грехов за несколько дней, человек начинается каяться хотя бы в чем то, например, в «недостатке любви» и пр. Исповедь вместо того чтобы быть таинством исцеления, возрождения и обновления, превращается в рутину…

Частота часто связана с проблемой привыкания к церковной жизни. С привыканием. С формализацией. Реально ли как-то их победить?
- Привыкнуть и охладеть можно к чему угодно: не только к церковной жизни, молитве, причащению, но и к светским мероприятиям. Но я чаще встречал охлаждение или равнодушие к церкви как раз у тех, кто причащался редко. Регулярная литургия и причащение задает нормальный ритм жизни, в который входит и молитва, и чтение Писания, и обязательно чуткое отношение к людям вокруг, и так далее.

Мне, например, очень помогает чтение Библии - не по какому-то строгому графику, а по желанию. Читай свежим взглядом, постарайся разглядеть, о чем же тут Господь говорит тебе сегодня…

Формализация действительно убивает. Именно поэтому причащаться тоже нужно не по графику, а по зову сердца, по жажде и потребности. Желаешь Христа - иди в храм на литургию и причащайся. Литургию не надо «отбывать», ей нужно жить.

Протоиерей Андрей ДУДЧЕНКО: статьи

Протоиерей Андрей ДУДЧЕНКО (род.1976) - священник УПЦ МП, с 1999 года ведет созданный им сайт "Киевская Русь" : | | | | .

МОЖНО ЛИ СДЕЛАТЬ ЛИТУРГИЮ ОБЩИМ ДЕЛОМ?

В данной статье я, приходской священник Украинской Православной Церкви, хочу обратить внимание на некоторые вопросы, связанные с тем, как мы совершаем Божественную литургию и как ее воспринимают прихожане. Когда обращаешься к литургии как она есть, как она зафиксирована в самом ее тексте, в рубриках (уставных указаниях) о том, как она должна совершаться, в истории, и когда видишь, как она воспринимается сегодня нашими современниками - возникает некий диссонанс, и, соответственно, появляются вопросы, на которые мы все вместе должны искать ответы.

Давайте посмотрим, как литургия воспринимается сегодня прихожанами - людьми, которые приходят на службу более или менее регулярно. Не секрет, что большинство людей относятся к литургии как к некоему действию, происходящему «там», в алтаре. А те, кто стоит в храме, на это действие смотрят, как-то с ним соприкасаются, но многие ли могут сказать: «Я реально в этом участвую», «Я - тот, с помощью которого эта литургия реально совершается»?

Священник - да, он литургию совершает. Дьякон, пономарь, хор, свещница, которая продает свечи и принимает записки от людей, бабушка, что поправляет свечи, - все они как-то участвуют в происходящем. Но вот простой прихожанин: он пришел, взял свечу или не взял, стоит в храме, молится - в чем его участие? Как ему понять, что он - участник этого священнодействия?

А ведь литургия сама по себе - это нечто такое, что предполагает вовлеченность всех, кто здесь собрался. Литургия - не спектакль, в ней нет зрителей. А у нас литургия превратилась, к сожалению, по большому счету в своего рода спектакль, «священную драму», которую перед верующими разыгрывают духовенство, церковнослужители и хор, и перестала быть литургией, в которой каждый участвует.

Уже по меньшей мере тысячу лет насчитывает традиция изобразительного, так называемого «символического» толкования литургии, с чем очень сильно спорил, в частности, отец Александр Шмеман (рекомендую обратить внимание на статью «Символы и символизм в Византийской литургии» в его книге «Литургия и Предание»). В таком видении литургия представляется как «священная драма», где разыгрывается вся история спасения - от воплощения, Рождества Иисуса Христа, до Его страданий и Воскресения, так что, совершая литургию, мы переживаем все этапы священной истории. Мы являемся зрителями этой священной драмы, которая разворачивается перед нами.

Однако это - толкование, которое литургии навязано комментаторами, среди которых есть и святые отцы. Но это толкование совершенно не вытекает из самой литургии - из ее молитв и чина. Сами молитвы литургии у нас, как правило, не слышны, кроме случаев, когда в алтаре установлен микрофон, или когда священник намеренно читает их громко - как было в древности, и как предписывается 167-й новеллой императора Юстиниана (VI век): непременно читать молитву анафоры так, чтоб слышали все верные! Но сегодня наши верующие этих молитв не слышат. Они слушают приятное пение, видят красивые облачения, облака фимиама - но как все это соотносится с их практической жизнью, с нашей повседневностью, семьями, работой, со всем тем миром, что вокруг храма? И сам храм стал в итоге нами восприниматься как сакральное место, отделенное от «профанного» мира.

Но если обратиться к истории, то мы увидим, что ранняя Церковь выбрала для обозначения общественного богослужения с преломлением хлеба греческое слово «leitourgia» (в переводе: «общее дело») - термин, не несущий в себе оттенков сакральности. Этим словом древние греки обозначали всякое общественное дело, в котором принимали участие все свободные граждане - в идеале все граждане города, например. И все, кто с этим делом связан, разделяли общую ответственность.

Литургия в античном употреблении этого слова: совместное действие. Одно общее дело, складывающееся из разнообразия служений. Увы, именно этого мы не наблюдаем сегодня в том, как мы обычно совершаем Божественную литургию.

Мы совершаем ту же самую Евхаристию, что совершали христиане в древности. Конечно, многое с тех пор изменилось, появились новые обряды и молитвы, но ядро, суть литургии осталась такой же, как была в древнехристианские времена. Но изменилось наше отношение к «замыслу» литургии, и изменилось очень сильно, самым радикальным образом. Мы не осознаем своей ответственности за то, что происходит в храме, и что происходит с нами, участвующими в литургии, а затем выходящими из храма и идущими в мир. К сожалению, у большинства из нас подход к богослужению стал предельно индивидуализированным, «пиитическим»: служба для нас - это такая «атмосфера», где мы молимся (почти не разбирая слов, да и не стараясь их осознать), где совершается своего рода благочестивая «медитация».

Так же и с церковным зданием: мы воспринимаем церковь как сакральную архитектуру, сакральное пространство, которое называем храмом. Но если вспомним, какие здания для богослужебных собраний были у первых поколений христиан, когда им можно было открыто собираться, то увидим, что первый распространенный «формат» церковного здания - это базилика, то есть здание не-сакральное по своему предназначению, здание общественное. Более того, ранняя Церковь собиралась для богослужений и в обычных домах.

Но постепенно, после того как вслед за обращением Константина в Церковь вливаются массы народа, в христианство привносятся и привычные религиозные установки, в частности, о разделении сакрального и профанного - в наше восприятие службы, веры и самой жизни. Так общерелигиозное представление о разделении сакрального и профанного становится присуще и христианской традиции. Так что и церковное здание уже воспринимается нами как особое сакральное пространство, отделенное от внешнего профанного мира и предназначенное для совершения священнодействия - то есть, как храм.

Хотя свт. Иоанн Златоуст, например, говорит о том, что после распятия Иисуса на Кресте храмом стала вся вселенная. У христиан не один храм, как в иудействе, где только в Иерусалимском Храме могли приноситься жертвы - после смерти Иисуса Христа храмовая завеса, отделяющая Святое святых, разорвалась сверху донизу, и вся вселенная стала храмом. И Христос пострадал «вне врат», как подчеркивает автор Послания к Евреям - то есть Его жертва на Кресте принесена не в Храме и даже не в городе, а за пределами городских стен, так что вся вселенная стала тем храмом, в котором это совершилось.

Конечно, мы помним, что у нас есть потенциальная возможность совершать литургию на всяком месте - везде, где соберется община христиан, но, тем не менее, когда есть возможность, мы намеренно создаем для себя сакральное пространство в виде храма. С одной стороны, в этом, кажется, нет ничего плохого, потому что нам хочется как-то организовать и украсить место для совершения Евхаристии, для нашего участия в вечере Господней. Человеку присуще стремление к красоте, и как мы хотим украсить свой дом, в котором живем, так тем более хотим украсить дом Божий, хотя и понимаем, что Всевышний не в рукотворенных храмах живет, и вся вселенная не вмещает Его…

Тем не менее, храм - место, где мы хотим Бога особенно прославить. С другой стороны, однако, есть некая грань, когда мы уже начинаем чрезмерно это сакрализовать, и забываем, что Богом освящены не только вот эти данные квадратные метры храма, не только вот это время, которое мы выделяем для службы, но вся наша жизнь, все пространство и время, в котором мы живем.

Поразительно отношение к этому протопресвитера Александра Шмемана в его Дневниках. Его переживание всего мира - скажем, лучей солнца, падающих где-то на забор, людей, спешащих в городской суете, или ветвей, что колышутся на фоне неба - как явление присутствия Духа Божия в нашем мире, очень яркое ощущение соотнесенности всего этого с Царством Божьим, переживание того, что Царство - уже здесь, и через эти простые вещи в том числе…

Теперь вернемся к литургии. Наша Божественная литургия состоит из двух частей: литургии Слова и Евхаристии. Центральное событие первой части - чтение Слова Божия и его изъяснение в гомилии, что предполагает вовлеченность участников. В самом деле, должны быть те, кто слушает Слово и для кого оно актуализируется в проповеди.

Как кто-то сказал, литургия - это изучение Библии, сопровождающееся трапезой. Вторая часть - Евхаристия - не что иное как наша общая трапеза с Господом и друг с другом. Причем трапезу эту разделяет с нами именно Сам Иисус, а не служащий священник. Получение Причастия не является единственной целью Евхаристии. Ее «ядро» состоит из ряда молитв, подразумевающих совместное участие в молении и священнодействии всех собравшихся. В этих молитвах не предполагается, что если «я получаю Причастие», подойдя к Чаше, то тем самым мое участие в литургии окончено. Участие в литургии подразумевает разделение общей ответственности.

Не случайно и не зря мы обязательно проводим параллель между литургией и Тайной вечерей. Мы утверждаем, что наше участие в литургии, наше причащение Тела и Крови Господних - это есть не повторение Тайной вечери сегодня, но наше причастие к тому самому событию, которое Иисус совершил в Сионской горнице со Своими учениками. Давайте посмотрим на Тайную вечерю, как она описана в Новом Завете. Что там произошло? Иисус взял двенадцать Своих учеников - это были не случайные люди, а те, кто доверял Иисусу и которым Он доверял, хотя и знал, что один из них предаст Его - тем не менее, Он им доверил Себя. В этом кругу Двенадцати теоретически могли быть любые люди - они выбраны не благодаря своему социальному положению или еще каким-то внешним критериям, - это те, кто услышал Христа и был готов оставить все и пойти за Ним. Это был главный критерий, почему они стали апостолами.

Итак, Иисус собрался с этими Двенадцатью в этой горнице и совершил там очень простые вещи (в данном случае для нас не важно, была ли эта трапеза по форме традиционным пасхальным седером, который Иисус совершил намеренно раньше, зная о Своих будущих страданиях, или это была трапеза не пасхальная по форме - о чем могут спорить библеисты). Мы знаем, что на этой трапезе были хлеб и чаша. Иисус взял хлеб, произнес благословение, преломил и раздал ученикам. То же самое с чашей: взял чашу, благословил, благодарил и дал ученикам, сказав: «Возьмите, ешьте, это - тело Мое… Пейте из нее все, это - кровь Моя…».

Эти же простые действия совершаются и на нашей литургии. Но у нас они оказались покрыты слоями различных обрядов, в которые все это облеклось за первое с небольшим тысячелетие истории Церкви, так что за всей этой византийской красотой - обрядов, ритуала, пения, облачений - бывает трудно разглядеть самую простую суть. Представьте себе какую-то простую основу, которая затем покрывается украшениями, орнаментами, драпируется, ставится подсветка, играет музыка, и уже основного каркаса практически не видно, можно только догадываться о его существовании. Вот и у нас в литургии простые вещи перестали переживаться и осмысляться как фундаментальная основа литургического события.

Осознаем ли мы, что мы, пришедшие на литургию, подобны ученикам-апостолам, собравшимся на Тайную вечерю? Что мы собрались не по собственной инициативе, но потому что нас пригласил Иисус? Что мы - люди, которым Христос доверил Себя? Что мы в ответе за то, что будет с со всем тем, что нам было проповедано? Ведь мы - те ученики, кому Иисус вручил и слово, и само действие над хлебом и чашей, сказав: «Сие творите в Мое воспоминание». И мы ответственны за то, что будет дальше - не только с нами, а и с тем делом, которое нам вручено. Сегодня, в церкви, мы становимся участниками вечери. Мы слышим те же слова, принимаем участие в том же священнодействии, разделяем ту же пищу, принимаем те же дары - Тело и Кровь Христовы, и мы призваны нести это дальше, продолжать дело Иисуса, врученное ученикам. Мы должны быть теми, кто за это отвечает.

Здесь, конечно, возникают разные «технические» вопросы к совершению литургии, но это уже, мне кажется, вторично, а первично - осмысление нашего отношения к литургии. Как же нам сделать литургию более литургичной? Участие верующих не просто должно поощряться, но должно стать существенной особенностью совершения литургии. Прежде всего, мы должны собраться вместе в церковь, или, лучше сказать, как церковь, принеся простую пищу - хлеб и вино (называю эту пищу простой, потому хлеб и вино входят в повседневный рацион каждого человека в странах Средиземноморья, но чтобы приготовить эту пищу, необходимо приложить серьезные усилия многих людей - и здесь уже начинается литургия, литургия до литургии!).

Затем мы вместе молимся, благодарим Бога, принимая участие в определенном молитвенном диалоге, а затем разделяем Господню трапезу с каждым участником. Вопрос о связанных с этим возможных литургических реформах - очень большой и достойный отдельного пространного осмысления. Мы можем читать молитвы вслух, возрождать общенародное пение, обмениваться приветствием мира и так далее. Конечно, все это, как и вообще все хорошие вещи, нам нужно делать. Но пока не будет осознания общей вовлеченности и общей ответственности за то, что происходит на службе, то рано говорить о возрождении Церкви.

Церковь складывается из небольших евхаристических общин. Более того, согласно трудам о.Николая Афанасьева, каждое евхаристическое собрание - это и есть церковь. Где есть Евхаристия, там есть и Церковь. В Евхаристии Церковь являет и исполняет себя. Если мы с этого начнем, тогда у нас, наверное, уже не будет вопросов вроде «что говорит церковь по такому-то поводу?», потому что Церковь - это все мы, собранные вокруг Христа. Мы, с одной стороны, отдаем слишком много иерархии, хотя церковь без иерархии тоже не существует, но мы склонны ограничивать церковь исключительно иерархией, особенно в вопросах «что церковь думает о том-то?», подразумевая, что высказывания официального церковного лица - это и есть мнение церкви.

Но, с другой стороны, в том состоянии, в котором мы находимся сегодня, когда и в общественной жизни мы не осознаем своего участия в жизни города, района, двора и т. д., то же самое мы не осознаем и в церкви. А не сознавая свою ответственность за то, во что мы вовлечены, мы, конечно, делегируем кому-то ответственность и право решать, и выступать от имени церкви.

В поисках приемлемых путей для возрождения церковной жизни нельзя обходить вниманием и опыт наших западных братьев и ученых, как православных, так и католиков, а также наше общее наследие времен неразделенной Церкви. Следует принять во внимание методы и наработки западного Литургического движения и Второго Ватиканского собора, а также и опыт литургической реформы в некоторых Православных Церквах на Западе, как, например, в Православной Церкви в Америке.

Примечательно, что в Католической Церкви, где в начале ХХ века возникло литургическое движение, литургическая ситуация была намного более трагичной, чем у нас. Возможно, это и помогло нашим братьям католикам подняться и стать такими, каковы они есть сегодня в плане богослужения. Если мы посмотрим на современную реформированную римскую мессу и на то, как сегодня совершается православная литургия, то, конечно, прежде всего мы увидим единство структуры, обнаружим, что по сути это одно и то же.

Конечно, есть некоторые нюансы, но суть, и даже форма того, что совершается, основные элементы - все это очень близко и иногда просто тождественно. Но, с другой стороны, вот эта первоначальная структура, видимость, доступность литургического «ядра», и вовлеченность людей - благодаря реформам Второго Ватиканского собора стали более отчетливыми в реформированном католическом обряде. Поэтому я, как православный священник, могу свидетельствовать о том, что римская литургия по факту сегодня более литургична, чем та литургия, что совершается в большинстве наших православных храмов.

Между тем, в приходском богослужении у нас есть иная настоящая литургия - это молебен с акафистом. Я назвал это настоящей литургией, потому что люди реально вовлечены в эту службу. Во-первых, язык акафистов, как правило, более простой, он более понятен, чем язык классических церковных молитв и песнопений. Многие предложения в акафистах - короткие («Радуйся…»). Многие современные акафисты написаны скорее на славянизированном русском, чем на церковнославянском. Есть вполне хорошие современные акафисты, например, перед иконой Божией Матери «Всецарица», который мы регулярно читаем в храме по средам. Люди вовлечены, они поют припевы, понимают то, что говорится.

Есть и еще одна причина, чтобы называть акафисты в большей степени литургией, чем Божественная литургия. В воскресенье у нас в храме перед литургией читается акафист. И с самого начала чтения акафиста выходит священник, чтоб принимать исповедь. Во время акафиста люди, как правило, как-то с опаской подходят, они не хотят отвлекаться от службы, в которой участвуют, ради исповеди. А во время литургии - свободно! Началась литургия, там где-то разворачивается «священная драма», спектакль, и наступает как раз подходящее время для частных занятий, например, для исповеди. То есть, люди переживают свое участие во время акафиста, а литургию воспринимают как нечто, совершающееся «на сцене», на расстоянии, в чем они реально не принимают участия.

Наши прихожане участвуют в Евхаристии каждый индивидуально, но не как община. Мы обсуждали эти вопросы на Киевском летнем богословском институте. Тогда один священник отметил, что у многих православных смещается акцент в ответственности перед Причастием. Как правило, воцерковленный христианин у нас совершает два таких дела перед причащением: 1) вычитывает правило, состоящее из трех канонов и последования ко Причащению, 2) проходит исповедь. И получается: прихожанин вечером читает правило, трудится - ведь это труд, потом читает правило утром, потом приходит в храм и занимает очередь на исповедь - тоже труд, а когда уже прошел через «турникет» исповеди - вот, наконец, Чаша. Можно выдохнуть. Причастился.

То есть, ответственность перед литургией как общим делом трансформировалась в труд перед Чашей. И ему уже тяжело задумываться о самой литургии. К этому надо добавить еще обычный у нас дополнительный пост перед причащением - хотя бы один день, а лучше три. Соблюдать такие правила каждую неделю или хотя бы два раза в месяц - довольно трудно. Но ведь такая традиция подготовки, именуемая у нас «говением», вошла в обычай не так давно, в эпоху литургического упадка.

Традиции могут изменяться из пастырских соображений. Иначе мы, как те фарисеи, возлагаем на прихожан такие большие и неудобоносимые бремена (которые сами и не думаем соблюдать), чтоб подойти к Причастию, что дальше уже трудно чего-то требовать. И в то же время, благодаря этому вся литургия для прихожанина сводится только к получению Святых Даров - иными словами, к получению Причастия, в то время как для прихожанина в литургии нет никакого иного вида сопричастия, кроме ритуального акта причащения. Но ведь это неправильно.

Исцеление таких проблем происходит с их осмыслением. Без понимания того, что совершается, невозможна никакая вовлеченность людей. Важно понять смысл. И прежде всего нам нужно понять, что описанное выше участие прихожан в литургии далеко не полноценное. Если нас приглашают на свадебный пир, то целью нашего участия не является принятие пищи. Да, мы разделяем праздничную трапезу, без еды пиршество невозможно, но ведь еда сама по себе - не есть цель.

Целью пира является более глубокое общение. А Евхаристия - это тоже трапеза: здесь накрыт стол с блюдами, которые нам приготовил Жених - Иисус Господь, а мы, пресвитеры, в данном случае распорядители трапезы: мы предлагаем людям то, что приготовили не мы, а что нам дал Христос. А вся литургия - это своего рода длинный, развернутый, очень насыщенный тост, который звучит перед тем, как мы разделим данную нам Женихом общую Чашу жизни. То есть, важно не просто принятие частички «священной еды», но участие во всей евхаристической молитве благодарения, которая возносится нами, важны все прошения, все жесты и вся литургия как целое.

Наконец, мы уже достаточно часто привыкли слышать о «литурии после литургии», когда люди выносят во внешний мир то, чем они напитались в храме, что они приобрели, и делятся этим с другими. Но, как отметил на уже упомянутом Киевском летнем богословском институте мой друг Вячеслав Горшков, как-то мало говорится о литургии до литургии. Потому что литургия после литургии не включает очень важный и болезненный момент, и эта болезнь поражает практически все конфессии - это потребительское отношение к Церкви.

Такое происходит, когда человек приходит в храм, на богослужение, для того чтобы что-то получить. Но ведь сама литургия предусматривает, что это богослужение тех людей, которые живут христианской жизнью повседневно. Они собираются на литургию не просто для того, чтобы что-то получить, но и чтобы что-то отдать. Литургия складывается из того, что мы на нее принесем - не только физически в смысле хлеба и вина, но что принесем в своем сердце, что принесем через саму свою жизнь.

Трижды в Торе - а это ядро Священного Писания - подчеркивается: не приходите к Богу с пустыми руками. Приношением Богу могут быть не только хлеб и вино, елей и свечи, как в древности, но, например, обращенные ко Христу люди, как пишет апостол Павел (а он называет обращенных «просфорой» для Бога, то есть буквально приношением). Потом, в самой литургии говорится, что мы призваны приносить Богу жертву хвалы. Но всякая жертва должна быть приготовлена. Прежде чем идти на литургию, думаем ли мы о том, как нам приготовить свою жертву хвалы, чтобы она стала частью общей церковной жертвы хвалы?

Понимание - это уже начало перемен. Не каждый может достичь глубины понимания самостоятельно, но очень многое - во власти настоятелей приходов и проповедующих священников, которые призваны учить людей. Может быть, здесь даже первичен вопрос богословского, литургического образования для духовенства. Важно, чему учат будущих пастырей. Примечательно, что сегодня священство - наверное, единственная профессия, в которой не предусмотрено последипломное образование, как курсы повышения квалификации. Хотя, наверное, это бы не помешало. Ведь от того, как сам священник понимает литургию, зависит то, чему он учит людей и что он воплощает в своем служении.

Как правило, сейчас многие представители духовенства ждут реформ «сверху». То есть, они понимают несоответствие богослужебного замысла и практики, но говорят: «Пусть соберется Собор или Синод, и примут то-то и то-то». Но если посмотреть, как этот процесс происходил в истории, то мы увидим, что богослужебные изменения не рассматривались Соборами. На Соборах они рассматривались только в том случае, когда возникала какая-либо опасность для веры, когда в том или ином богослужебном действии или песнопении видели нечто еретическое, как, скажем, во вставке «распныйся за ны» в Трисвятом (а сегодня у нас в самой сердцевине литургии имеем нелепую вставку тропаря третьего часа, разбивающего единую молитву анафоры, при этом священник, читая тропарь, обращается к Сыну, в то время как следующие после этого слова анафоры должны быть обращены к Богу Отцу).

То есть, богослужение рассматривалось лишь тогда, когда было связано с вопросом догматическим, когда что-то в нем не соответствовало вере Церкви. Но сами по себе изменения в богослужении стали рассматриваться на Соборах уже в гораздо более позднее время, в истории Русской Церкви, как, например, реформы патриарха Никона. Однако тот же Златоуст, например, составлявший свою редакцию анафоры для литургии, или Василий Великий, не созывали для своего дела соборы. Богослужебные изменения просто входили в жизнь через практику. Поэтому и сегодня все зависит от пастырей. Многих волнуют эти вопросы.
*
В основу этой статьи положен доклад автора на международной богословской конференции Библейско-богословского института св. апостола Андрея «Богословие общения» в монашеской общине Бозе, Италия, 20-23 октября 2014.

С начала осени этого года практически весь цивилизованный мир с негодованием следит за действиями религиозных фанатиков-экстремистов. Наблюдая руины американских небоскребов, слыша о новых и новых конвертах с «белым порошком» - спорами сибирской язвы, - которые держат в напряжении государство, претендующее по сей день на мировое лидерство, мы часто думаем: «Вот уж эти мусульмане! Слава Богу, среди нас нет таких фанатиков!» Но думая так, мы обманываем себя, ибо фанатизм и экстремизм возможны не только в исламе (кстати, традиционный ислам рассматривает фанатические движения как своего рода секты). Фанатизм возможен в любой религии, в любом мировоззрении.

«Что такое фанатизм? - размышлял некогда В. Розанов. - Только сильнейшая вера, доведенная до равенства с реальным ощущением… Какова вера - таков и «фанатизм» ее, белый или черный, плюсовой или минусный» . Не могу согласиться с русским мыслителем. Но прежде чем рассуждать далее, обратим внимание на следующие сюжеты.

«Запостившиеся» до смерти

Не так давно украинская общественность была шокирована рядом публикаций в СМИ о том, как религиозные фанатики уморили голодом двух девочек («Сегодня», «Факты» от 13 ноября). Как выяснилось, трагедия произошла благодаря религиозным порывам отца и матери девочек, которые решили провести длительный «пост», отказавшись более чем на месяц от приема пищи.

Светлана (так зовут незадачливую «подвижницу») рассказала журналистам о том, что сначала они с Артуром посещали собрания пятидесятников, но потом разочаровались и ушли из секты, оставшись «просто христианами». Вот такое «простое христианство» и стало для них искушением.

В итоге Артур создал свою собственную общину, в которую вошли его домочадцы вместе с матерью и сестрой жены. В один прекрасный день они решили устроить длительный пост с целью «получить помощь от Бога» по одной из семейных проблем. Воодушевившись, как и положено сектантам, неким «голосом» якобы от Бога, община и приступила к посту. Такой «голос», как сообщила Светлана, они слышали неоднократно.

Дальше все развивалось по классической схеме сатанинского прельщения. Напомню, что в православной аскетической традиции прелестью называется одна из опаснейших духовных страстей, когда христианин начинает думать о себе так, как будто бы он достиг уже определенной степени святости. В состоянии непомерной духовной гордыни человек принимает бесовские видения за откровения Божии. Артур и Светлана возомнили себя людьми, удостоенными такого чудесного общения с Богом. Когда девочки, из которых младшей - Анечке - было всего три года, просили кушать, родители давали им только воду, успокаивая тем, что Бог скоро Сам подаст им еду. Как рассказала потом сестра по «вере» Светланы Ирина, также участвовавшая в «посте», они представляли помощь Божию примерно так: «Выхожу я на кухню, а там стоит кастрюля борща. Которую Бог нам послал» . Такие примитивнейшие желания невозможно назвать религиозными, это похоже на расстройство рассудка…

Впрочем, Ирина могла чего-то и не понять. А вот Светлану нельзя обвинить в непонимании идей своего мужа. Из ее рассказа видно, что плач и просьбы детей не сильно отвлекали внимание родителей от прелестных впечатлений: «Шли очень сильные эстетические переживания, неземные. Я видела сады: яблочные, грушевые, сливовые… Я ощущала некоторое томление за раем… У меня была такая сильная вера в то, что Бог хочет мне все это показать и вернуть» . Какое «райское наслаждение», не правда ли? Правда, рядом умирала от истощения трехлетняя дочь, уже не просившая есть, а через некоторое время - и вторая. Их трупы хладнокровно складировались в ванной комнате.

Но и смерть детей не вразумила сектантов. Уверенные в правильности своего духовного пути, они думали, что Бог их воскресит… Воскресит снова к земной жизни, которая, тем не менее, была с их точки зрения «бессмысленной».

Несколько примеров из истории

В недавнем прошлом можно найти множество примеров фанатичного отношения к вере, которые стоили жизни не одному человеку. В ноябре 1978 г. погибло от отравления цианистым калием 912 членов американской секты «Народный храм», исполнявших каждую прихоть своего «гуру» Джима Джонса. 500 адептов «Движения за возрождение десяти заповедей Бога» в Уганде в марте 2000 г. после многочасового «молитвенного» радения (на которое взрослые члены секты привели и своих детей) подожгли здание и заживо сгорели. Их предводитель - бывший католический священник - назначал «конец света» на 31 декабря 1999 г. Когда указанный срок прошел, дату перенесли на следующий год. Но вместе с этим «пастор» убедил своих приверженцев «вознестись на небо» заранее. Обгоревшие тела 70-ти последователей еще одной секты - «Ордена храма солнца» - были найдены в октябре 1994 г. в двух швейцарских деревушках. Как оказалось, целью самосожжения было желание попасть в счастливый мир на Сириусе. Список можно продолжить…

Обратившись к истории русской религиозности, также найдем множество примеров дичайшего фанатизма. Чего стоят различные сектантские толки типа хлыстов и скопцов, в неистовом экстазе доходившие до самосожжения? Самосожжение практиковали и русские старообрядцы. Волна самосожжений началась в конце 1660-х годов и получила одобрение лидера старообрядческого движения протопопа Аввакума: «Сожегшие телеса своя, души же в руце Божии предавшие, ликовствуют со Христом во веки веком самовольные мученики». Таким образом, самоубийство в глазах фанатиков превратилось в добровольное мученичество. Весьма показательна в этом отношении статья «Самосожжение» из современного словаря «Старообрядчество», изданного поповцами в 1996 г.: «Самосожжение (иначе: гарь) - это мученическая смерть в огне, на которую добровольно шли многие старообрядцы, чтобы не впасть «в руки антихристовы»» (с. 249).

Среди раскольников появились и такие изощренные формы самоуничтожения, как самоуморение, самоутопление и самозаклание вместе с малыми детьми и даже младенцами. Первое массовое самосожжение, жертвой которого стали 2000 человек, было совершено в Нижегородском уезде в 1672 году. В 1685 году правительство царевны Софьи издало указ о применении мер к раскольникам, одобренный патриархом Иоакимом.

Первым видом самоистребления стало самоуморение. Морельщики строили особые полуземлянки - «морельни» - для массовых самоуморений, где замуровывали людей, согласившихся на «пощение до смерти», зачастую с малыми детьми. О морельщиках святитель Димитрий Ростовский писал следующее: «Есть у них скит, глаголемый морельщики, которые так же, как и сожигатели, простых людей, мужей и жен прельщают, еже в затворе постничеством и гладом умрети, будто за Христа… Есть же у тех морельщиков устроенные на то особые места в лесах: или хоромы древяныя, или же ямы в земли. Хоромы иныя с малыми дверцами, аможе всаждают прельщеннаго и затворяют крепко; иные же без дверей, но сверху туда впущают. Ямы же или пещеры глубоки, из них же нельзя никому изыти, так как сверху заграждают и закрепляют вельми. Посаждают же иногда единаго, иногда двух, и трех, и множае. Посажденнии убо беднии, по первом, и втором, и третием дни, и по множайших, стуживше от глада, вопиют, кричат, молят, чтоб испущенни были оттуду; но несть слушающего их, ни милосердствующаго о них. А еже ужаснее есть слышати, яко идеже посажденни будут два или три, или множае, не стерпевше глада, друг друга жива яст кто коего одолеть может. И да не мнится кому сие недостоверно быти, еже в заключении и гладе ясти друг друга, егда и сам человек в таковой нужде яст.

Кий тамо вопль? кий плач? кое рыдание? кая туга и скорбение? и кое тамо спасение от невольнаго того мученичества? И тако проклинающе день рождения своего погибают смертию сугубою, телесною и душевною: не в Царство бо Небесное, но в адския муки душы тех отходят, яко самоубийцов. И кая им польза от горькия тоя смерти? ибо Христу Господу то мученичество несть приятно, им же кто сам себе погубить изволит, яко же то ниже изъявлено будет».

Фанатизм и прелесть

Фанатичное стремление к самоуничтожению наблюдается среди людей особого психологического типа: склонных к экстазу, самолюбованию, визионерству, прозрениям и видениям, связанным с особым состоянием - прелестью. Как уже говорилось выше, прелесть - это духовное самообольщение, при котором человек фантазии своего больного воображения либо же бесовские видения принимает за откровения Божии. Уже одно только искание, стремление к духовному услаждению, к приятным духовным ощущением является крайне опасным. Даже представление какого-либо образа во время молитвы (например, представление вида Христа при молитве к Нему) строго запрещается православной аскетикой.

Преподобный Симеон Новый Богослов, величайший православный святой XI века, неоднократно сподоблявшийся сам видений нетварного света, предупреждал, что воображение при молитве «небесных благ, чинов ангельских или святых» есть признак прелести. «На этом пути стоя, прельщаются и те, которые видят свет телесными очами своими, обоняют благовония обонянием своим, слышат гласы ушами своими и подобное».

Состояние прелести характеризуется обычно крайним фанатизмом, превозношением перед другими, озлоблением против тех, кто пытается указать впавшему в прелесть на плачевность его ситуации. Чтобы такого не произошло, православные должны твердо помнить одно простое правило: ввиду присущей каждому из нас духовной слепоты и скрытой гордости всячески избегать, устраняться и не принимать никаких видений.

Тип фанатика

Толковый словарь В. Даля говорит о фанатизме так: «Фанатизм - изуверство; грубое, упорное суеверие, замест веры; преследованье разномыслящих именем веры». Это определение в корне противоположно мнению В. Розанова, которое приведено в самом начале статьи. Действительно, фанатизм может появиться в любой религии, но вопрос в том, является ли он ее адекватным выражением? В большинстве случаев необходимо сказать «нет».

Фанатически настроенный человек подавляет и вытесняет в себе многие существенные человеческие черты, его сознание сужается, а эмоциональная и интеллектуальная жизнь становится примитивной. Фанатик не верит по-настоящему в образ Божий в человеке, не доверяет Промыслу Божию, в силу Его истины, то есть фактически не верит в Бога. Картина мира у фанатика страшно упрощается. Для него существует только два крайних полюса, и в соответствии с этим все человечество разделяется на два лагеря: «те, кто со мной» и «те, кто не прав». Такое упрощение сильно облегчает борьбу.

Фанатик, как правило, одержим одной идеей. Он не замечает многообразия сотворенного Богом мира. Он беспощаден ко всему, что считает неправильным. С точки зрения фанатика, все иное, не связанное с его плоским мировоззрением, подлежит истреблению. С этим связан и аффект страха, который всегда подспудно или явно присутствует в душе фанатика.

Фанатик не знает и не принимает свободы, хотя ему кажется, будто именно он и совершает свободные поступки. Он фактически лишен духовной жизни. Он никогда не может критически оценить свое положение. Конечно же, фанатик может признать себя грешником, но только попробуйте указать ему на ложность его пути! Он не в состоянии признать свое заблуждение, и в качестве психологической защиты от нападения сам начинает гнать других.

Хотя фанатик и считает себя верующим, его вера настолько далека от подлинной религиозной веры, насколько труп далек от живого человека. Его вера не имеет отношения к Истине. Чтобы принять истину, нужно отказаться от своего эгоизма, от своей самости, а этого фанатик как раз не может сделать. Он может выйти из себя только в озлоблении против других, но не в поиске Любви истины (без принятия которой спасение невозможно). Фанатик может выйти против другого, но не навстречу Другому.

Фанатизм и религиозность

Духовные уродства фанатизма противоположны истинно религиозному устроению человека. Настоящая вера во Христа не отрицает и не отметает ни одно из проявлений человеческого духа, но стремится освятить и преобразить всякий род человеческой деятельности. Религиозный человек ищет прежде всего встречи с живым Богом, в чем ему помогает соборный опыт множества верующих, составляющих Церковь Христову. Верующий приобщается живому Преданию, ищет встреч с другими верными, готов раскрыться всякому ближнему в кенозисе любви.

В смирении, помня о том, что «все мы много согрешаем» (Иак. 3:2), верующий никогда не станет считать систему своих взглядов безошибочной и единственно верной. Он не забывает о том, что Истина - это Христос, а сумма его собственных убеждений всегда будет иметь некую неполноту и ущербность, ибо все мы в этом веке «видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно» познаём «отчасти», и только в жизни будущего века увидим Истину «лицем к лицу» (1 Кор. 13:12).

Верующий по-настоящему человек не станет ненавидеть тех, кто, по его мнению, не прав. Верующего отличает терпимость к грешнику. «Люби грешника и ненавидь грех» - вот подлинно христианский принцип. Уместно вспомнить поучительный эпизод из повествования о преподобном Макарии Великом: «Преподобный Макарий Египетский, однажды идя с учеником на гору Нитрийскую, послал ученика вперед. На пути ученик встретился с языческим жрецом, который поспешно куда-то шел, и нескромно сказал ему: «Послушай, демон, куда ты бежишь?». Жрец в ответ на это неприветливое слово бросился на ученика, стал бить его и, оставив его едва живого на месте, пошел далее. Встретился с ним и преподобный Макарий, и говорит ему: «Добрый путь, добрый человек!». Удивился жрец приветствию Макария и, остановясь, сказал ему: «Твое приветствие поразило меня, и я вижу, что ты человек Божий! А вот только что встретился со мною подобный же тебе монах, досадил мне, и я чуть живого оставил его на дороге». Потом жрец усердно просил преподобного Макария сделать и его таким же, как он, добрым монахом, и принял христианскую веру» (Четьи-Минеи, 19 января).

Смирение и любовь святого к встретившемуся грешнику привела его к покаянию. А если бы преподобный проявил фанатичную нетерпимость, то душа язычника так и погибла бы, не просвещенная светом Христа.

Фанатизм и Православие

До сих пор мы рассматривали фанатические извращения сознания отдельно от Православия. Естественно, Православная вера чужда всякого рода фанатизма, и всякий фанатик, избирая свою ограниченность, тем самым отходит от Церкви. Но тем не менее фанатизм и Православие, к сожалению, часто переплетаются в сознании нецерковных, околоцерковных и недовоцерковленных людей. А в светском обществе порой приходится встречать почти полное отождествления фанатичности с Православием.

Замечательный православный проповедник архиепископ Иоанн (Шаховской) однажды написал статью о подобной проблеме, озаглавив ее так: «Сектантство в Православии и Православие в сектантстве». Владыка Иоанн начинает статью такими словами: «Ошибочно думать, что все православные суть действительно не сектанты и что все сектанты суть действительно не православные. Hе всякий православный по имени таков по духу, и не всякий сектант по имени таков по духу, и в настоящее время в особенности можно встретить «православного» - настоящего сектанта по духу своему: фанатичного, нелюбовного, рационально узкого, упирающегося в человеческую точку, не алчущего, не жаждущего правды Божией, но пресыщенного горделивой своей правдой, строго судящего человека с вершины этой своей мнимой правды - внешне догматически правой, но лишенной рождения в Духе. И, наоборот, можно встретить сектанта, явно не понимающего смысл православного служения Богу в Духе и Истине, не признающего то или иное выражение церковной истины, но на самом деле таящего в себе много истинно Божьего, истинно любвеобильного во Христе, истинно братского к людям».

Конечно, ни владыка, ни я не хотим сказать, что путь православной духовности равноценен сектантскому пути. Конечно, нет. Но часто бывает так, что в каких-то протестантских обществах человек встречает больше искренности и человеческого тепла, чем среди православных. Каждый участник протестантских собраний наверняка хотя бы раз в жизни заглядывал в православный храм. Что он мог встретить там? Богатство православной духовности, красоту наших песнопений, богословскую глубину богослужебных текстов и нетленную красоту наших икон? Да, но прежде всего он встречал нас - постоянных прихожан, которые должны были бы помочь ему разглядеть все то, о чем сказано выше. И тот факт, что человек не остался с нами, свидетельствует против нас. Наша неотзывчивость и черствость, наша мелочность и порой фанатизм становятся причиной того, что протестантские собрания в Киеве собирают больше людей, чем православные храмы. Как часто у православных срывается грубость, как часто мы любим прямо, что называется, «в лоб» указать заблудшему на его неправоту, называя его при этом отступником или еретиком. И как расходится это с подходом все того же преподобного Макария Великого или апостола Павла, который начал свою проповедь среди афинских язычников с признания относительной ценности эллинского (языческого, заметим!) богопознания.

Послушаем далее владыку Иоанна: «Православные по самоисповеданию, по самоутверждению должны понять, что Православие - это отнюдь не привилегия и не повод к осуждению других, и не гордость. Православие, наоборот, есть смирение, есть исповедание полноты Истины, как правды, так и любви. Православие должно побеждать только сиянием своим, как Сам Господь, а отнюдь не пушкой - стальной или словесной, все равно. Православие не сияет в православном обществе, в том, которое гордится своим Православием. Оно сияет в том, кто смирен в своем Православии, кто чистоту веры понимает не разумом только маленьким своим, но духом, всей жизнью. Красота Православия дана для спасения людей, а православные ее стали обращать для осуждения, для погубления людей. Можно сказать, что нет на земле совершенно православных людей, но что частично православны и сами так называемые православные и те, кто не считает себя в православии, но считает во Христовой Церкви и жизнью живет во Христе. Православие - солнечный свет, лежащий на земле. Светит для всех, но не все освещаются им, ибо кто в подвале, кто закрыл свои окна, кто закрыл свои глаза…».

Православие должно оживлять и одухотворять человека. Оно должно приводить верующего к возрастанию в любви. Любовь христианская должна быть подобна любви Божией, которая изливается не только на безупречных в вере, но на всех: «Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных» (Мф. 5:45).

Всякая ограниченность, всякий фанатизм несовместимы с подлинной верой во Христа. Очень легко закидать противника камнями, очень легко считать, что для спасения необходимо сделать всего лишь тот или иной набор поступков, будь это самосожжение или смерть от истощения, исполнение директив руководителя или, напротив, руководство своими последователями. Гораздо сложнее жить во Христе . Сложнее быть чутким, сложнее прислушиваться к братьям по вере и к тем ближним, которых Господь сегодня посылает мне навстречу. Но именно такой смиренной любви, подлинной любви Христовой и жаждет от Церкви и христиан современный мир. И если мы, православные, не станем в мире «живой иконой, живым присутствием Христа» , по слову митрополита Антония Сурожского, то нам грозит вырождение в маленькую замкнутую секту фанатиков, не видящих ничего далее собственного носа. Наблюдая современную церковную жизнь, могу сказать, что, благодарение Богу, в настоящее время это не произойдет. Но каким будет Православие при наших внуках и правнуках - зависит от того, как будем мы жить и верить сегодня.

Страница сгенерирована за 0.1 секунд!

Духовническая практика братии Почаевской Лавры давно критикуется православным духовенством, но так и не стала предметом общецерковного обсуждения. Вместе с тем не только проходит время, но и калечатся судьбы...

Ситуация в Почаевской Лавре движется в сторону «ультраправого» раскола. Появились сообщения о том, что часть братии на почве симпатий к борьбе с ИНН и подобным вещам уже покинула обитель и ушла в один из монастырей на западной Украине. Однако часть сочувствующих осталась в лавре с разрешения духовного собора. Об этом пишет пользователь «Живого журнала» Евгений Дмитриев из Сум (edfridrih), ссылаясь на одного из насельников Свято-Духовского скита Почаевской Лавры. Однако благочинный Почаевской Лавры архимандрит Герман опровергает эту информацию. По его словам, несколько монахов около 5 лет назад уходили из Свято-Духовского скита, но в самой Лавре таких прецедентов не случалось.

Почаевская Лавра - безусловно, самое популярное место паломничества в Украине. В Киеве невозможно встретить такое количество паломников, как бывает в Почаеве в обычное воскресенье. Однако духовническая практика почаевской братии остро критикуется в блогосфере, в том числе православными священниками.

В Почаев стремятся несколько категорий верующих: (1) исповедующие народное «благочестие», недалеко ушедшее от язычества, с боязнью порчи, сглазов и пр., ищущих «вычитки» - таких людей особенно много приезжает из Молдовы, (2) зараженные «диомидовским» духом борцы с ИНН, «масонским заговором», «антихристовыми печатями», «компьютером-зверем» - кликуши, которых хватает как в России, так и в Украине, и (3) обычные верующие или еще не воцерковленные люди, слышавшие много о святынях Почаевского монастыря и стремящиеся увидеть все своими глазами, прикоснуться к святыням, помолиться, пережить благодатную Встречу... Случается, что вместо встречи со Христом они попадают в руки горе-духовника.

Пишет священник Андрей Сыркин из Харькова (o_andrey), побывавший в Почаеве пару дней назад: «У старосты на исповеди начали выспрашивать грехи за всю жизнь с подробностями, несмотря на то, что он сказал, что в субботу последний раз исповедовался, а кума иеромонах даже исповедовать отказался: дескать, не умеет правильно каноны читать и к причастию готовиться. При этом везде распространяются жуткие листовки с перечислениями грехов (о некоторых даже я еще не слыхал)».

Неверно представлять, что в Почаеве просто всё - ужас и кошмар. Есть и нормальные, вполне доброжелательные монахи, с этим соглашается и о.Андрей Сыркин. Таких же монахов встречал и я во время поездок в минувшие годы. Наместник лавры архиепископ Владимир (Мороз) - вполне трезвомыслящий архиерей. Но все же часто встречается иное.

Пишет Иван Константинович Наум-Курбанов, киевлянин (ioannko): «Мою супругу [священник в Почаеве] до слез довел, при чем ему сказано было, что она церковный человек, регулярно исповедующийся и живущий церковной жизнью уже 15 лет. Священник задавал вопросы, касающиеся ранней юности, когда супруга даже не была крещена. А вопрос о частоте половой близости подвергнул её в шок, и она просто отошла».

Самый популярный украинский клирик-блоггер протоиерей Александр Авдюгин (rebrik) из Ровеньков на Луганщине признаётся: «Я всегда побаиваюсь тех своих прихожан, которые в Почаев съездили». А вот признание москвички (yu_mon), пережившей исповедь в Почаеве еще 15 лет назад: «Мне молодой иеромонах такие вопросы задавал о "тонкостях" семейной жизни, с такими "терминами"...:) Я, к счастью, не робкого десятка, - спросила его прямо: батюшка, а что это такое?:))) Он сильно, помню, разгневался на меня».

Иконописец Дмитрий из Киева (bizantinum) свидетельствует, что от паломников в Почаеве требуют исповедовать ранее исповеданные грехи и заново накладывают за них епитимии, законный, но не венчанный брак вопреки Социальной доктрине РПЦ называют блудом, а если, не дай Бог, женщина пожалуется на то, что муж пьет и матерится, то это расценивается как «брак с язычником».

А вот игумену Серафиму из Словакии (serafim-61), приехавшему вместе со своими прихожанами в Почаев минувшим летом, не разрешили там служить, прихожан отогнали от исповеди, а в книжной лавке кричали, что словацкий игумен «не прaвoславный и противник Бога». Да, в Почаеве запросто можно купить литературу, не рекомендуемую к распространению в церковных лавках Издательским советом РПЦ, а также различные брошюрки об ужасах ИНН, «электронного концлагеря», о «еретике» Кураеве и пр.

Некоторые священники прямо не благословляют своим прихожанам исповедоваться в Почаевской Лавре, иные же рекомендуют не принимать епитимии, которыми щедро разбрасываются почаевские духовники. А есть и такие, кто сами возят в Почаев паломнические группы, при этом совершая исповедь для своих прихожан. Последний вариант наиболее «безопасен» в плане возможных последствий вмешательства «младостарцев».

Почаевская проблема не нова. Ситуация длится более 15 лет, и по наблюдению некоторых, лишь усугубляется. Однако ни разу эта проблема не была вынесена на открытое обсуждение в церковной печати, не стала предметом рассмотрения в общецерковном масштабе. Но если проблему замалчивать, она не исчезнет. Сколько еще судеб должно быть покалечено, сколько семей разрушено от вмешательства горе-духовников, прежде чем проблему, наконец, «заметят»?